Работа над переводом книги «Ненависть любви. Логика перверсивных парных отношений» M. Hurni и G. Stoll.  Раздел 1. «Перверсивные отношения». Глава 2. «Наблюдение за перверсивными парными отношениями». Часть 1. «Отличительные особенности пар с перверсивными отношениями»

Перевод носит чисто ознакомительный характер.

Перевод Евграшина М. В.

II Наблюдение за перверсивными парными отношениями

“[…]«Подруги и сестрицы!
Так говорит она. — Какой нам, право, стыд,
Что по сие мы время
Всё носим гнусное и тягостное бремя,
Сей хвост, который по земли
За нами тащится в грязи или в пыли.
Какая польза в нём, скажите?
А вред весь от него я доказать могу.
Вы, верно, сами подтвердите,
Что без хвоста быть легче на бегу,
Что часто за хвосты собаки нас ловили;
Но если бы теперь хвосты мы обрубили…»
Ла Фонтен, «Лисица без хвоста». (1992, стр. 335)
(Пересказ А. Измайлова)

В парах, которые обращаются за консультациями по причине сексуальных проблем или психических расстройств, сексуальная проблема нередко является вторичной, и часто встречается гораздо более серьезная проблематика, центром которой является нарцисcическая перверсия.

Цель настоящей работы состоит в том, чтобы сделать эту концепцию, и особенно ее применение в определенной парной динамике, убедительной: речь идет о перверсивно-нарциссических парных отношениях. Наблюдения, которые мы собираемся приводить, анализ динамики, преобладающей в этой патологии отношений, формируют, по нашему мнению, единое связанное целое, которое оправдывает включение в это понятие. Под перверсией мы понимаем здесь термин, как наиболее подходящий и понятный в том смысле, который выходит за рамки простой сексуальной перверсии, с которым она, тем не менее, находится в тесной связи. Его моральная коннотация не мешает нам, по крайней мере на столько, на сколько и сами перверсии по себе —  как могли бы мы сказать вслед за Столлером (1998).

Общее замечание может служить иллюстрацией нашего подхода. Все авторы согласны с тем, что перверсия практикуется в отношениях, и что она существует только там. Таким образом, пара и ее интимная связь станут предпочтительным местом, где эта тяжелая патология может быть выражена и исследована. Комментарий Столлера (1998) о форме и этиологии этой особенной динамики, в которой безумная жестокость идет рука об руку с самыми интимными связями, дает нам подтверждение этого:

«Уберечь свою идентичность. От чего? От унижения. […] Только те, кто достаточно силен, чтобы доверять, впустит другого, позволит интимности быть. Но если есть основания сомневаться в собственных силах (например, если человека  постоянно унижали в первые годы жизни), то, он будет постоянно на чеку, он будет бояться того, что другие могут обнаружить, как он будет их использовать, и что они при этом обнаружат, как близко он подпустил их к себе. И поэтому он закрывается в том смысле, что он лишает себя человеческого образа. И чтобы удвоить безопасность, он лишает человеческого образа других. Другие станут фетишами”(см. ниже “ нарциссическое злоупотребление”) (Racamier 1990).

И далее:

«Для меня перверсия — это решение проблемы потерпевшей неудачу интимности.“

Таким образом мы сделаем набросок картины этих пар, который будет более подробно отображать некоторые из повторяющихся их типичных особенностей. Важное предварительное замечание: описание случаев с помощью клинических виньеток, иногда вплоть до буквального изложения, казались нам необходимыми для точного понимания перверсивной динамики. Чтобы сохранить анонимность наших пациентов, мы переработали все виньетки и модифицировали или опустили те сведения, которые позволили бы сделать слишком очевидные социальные выводы; насколько это возможно было сделать, мы впоследствии смешивали различные случаи, патологии которых были похожи.

  1. Отличительные особенности пар с перверсивными отношениями

Прежде чем мы перейдем к этой сложной теме, мы бы хотели уточнить следующее.  Мы никоим образом не намерены определять нозологическую категорию, опираясь  только на конкретные характеристики. Такие особенности, несомненно, являются лишь внешним проявлением внутренней патологии. Они не имеют ценности сами по себе, но когда их связывают друг с другом, а также с определенным типом патологии, они обретают свой смысл, который будет раскрыт в ходе этой работы.

Диссонансы в одежде и физическом облике 

С самого начала у нас складывалось впечатление, что одежда этих пациентов имеет определенное значение. В большинстве случаев это были определенные детали, которые были диссонирующими со всем остальным: странные очки, которые искажают лицо; огромные серьги; широкий ремень с массивной металлической пряжкой, которая мешала пациенту комфортно сидеть; детские носки, например, голубые и с мелким узором, у пациента, который в остальном был одет полностью в серое; и т.д.

Эти детали были слишком частыми, чтобы считаться незначительными. Мы, во всяком случае, трактуем это так, что они имеют для пациента значение триумфальных выставляемых на показ фетишей отношений. Фактически, они, как правило, провоцируют первичную неуверенность в отношении к другим: психотерапевт, часто бессознательно, через эту (крошечную) дисгармонию будет чувствовать себя некомфортно, тем более, что это происходит в трудно интерпретируемой области; или его взгляд и внимание будут прикованы к этому фетишу, что ухудшит его мыслительные способности.

Скорее это была одежда в целом, которая передавала нам сообщение, как правило, парадоксальное сообщение: например юная пациентка 15-ти лет с лицом Мадонны появляется как фатальная женщина в кожаном черном платье; или женщина появляется в тренировочном костюме, форма или ткань которого напоминают пижаму или детские пеленки; или она одета как проститутка. У мужчин это скорее несоответствие между одеждой и профессиональным и социальным положением, которое вызывает удивление. Здесь также можно различать два толкования. Одно подчеркивает перверсивный аспект, непристойность с ее провокационными движениями, заметное несоответствие между одеждой и человеком, возможно, несоответствие действующим социальным нормам (в честности те, которые применимы к посещению врача). Другое, чаще загадочное, можно было бы понимать как часть инсценировки несимволизированных травматических ситуаций на довербальном уровне. Мы к этому еще вернемся.

Эти признаки являются первым примером нарциссической индукции в контексте терапевта, как это описывает A. Eiguer:

«Поле действия всех первертов — это реальность, окружающий мир, связь с другими. […] Нарциссический перверт действует преимущественно через индукцию: субъект провоцирует чувства, действия, реакции или подавляет их» (Eiguer 1989).

Индукция здесь касается фетиша, который, на наш взгляд, является нестабильной защитой, которую необходимо восстановить и консолидировать. В этом смысле R. Dorey указывает на тонкую игру, которую пациент организует для своего фетиша, в этом случае вуаль,

«чья основная функция, как известно, в том, чтобы поддерживать иллюзию, завлекать, поддерживать двусмысленность; она охраняет неопределенность, неразрешимость, “как будто бы”, которые являются условиями для создания системы защит, и стоит на службе сохранения веры в фаллическую мать, с реальностью, в которой отрицаются гендерные различия. Хрупкая вера находится всегда под угрозой откровений, которые ее уничтожат» (Dorey 1989).

Согласно этой гипотезе, нам кажется особенно ясным, почему перверт вынужден подтверждать  двусмысленность как закон.

Мы уже сейчас можем предположить, что здесь говорится еще о первом разъяснении вопроса, как такие пациенты используют фетиши. Существует много других способов использования, в том числе стремление к фетишизации партнера, другими словами: овеществление;  или нарушенные отношения сами по себе, которые триумфально представлены многочисленным вынужденным зрителям. E. Kestemberg (1978) описывала некоторые основные аспекты этого. Также Т. de Saussure(1978) рассматривает фетиш в отношениях с другими и констатирует, что

«Любовь передается ему [фетишу], благодаря чему субъект избегает страха, который присущ живым отношениям между людьми»

Если вернуться к физическому аспекту, помимо простой одежды, мы часто замечаем большое расхождение между возрастом пациентов и их внешним видом: особенно молодое лицо, гладкий лоб, кожа, как это не удивительно, без морщин; время, казалось, не оставляло следа. Мы обнаруживали эту особенность слишком часто, чтобы отнести ее к простой случайности. Нам казалось вероятным, что речь идет о соматической манифестации остановки психосексуального развития, часто связанного с тяжелой травматизацией, которая наложила отпечаток на ребенка. Другие блокировки развития в физическом смысле, которые неоднократно упоминались пациентами, подтвердили это мнение: остановка развития вторичных половых признаков (менструации) или даже первичных (детская, недоразвитая матка). Мы оставались достаточно тверды, чтобы развеять любое недопонимание в том, что этот внешний вид противоречил определенным психическим свойствам (высокая уверенность в себе или высокомерие), которого одного было бы достаточно, чтобы окончательно исключить диагноз только невротической незрелости.

Ненависть структур

С первых консультаций эти пациенты демонстрировали в своей речи и в отношении нечто общее: фундаментальную неприязнь ко всему, что относилось к категории различий или границ. Для них было очень сложным принять статус пациента, в противовес позиции врача. Когда их спрашивали об этом, они часто откровенно говорили, что они считали разговор с нами чем-то вроде беседы в пабе среди приятелей.

Их перверсивное отношение к закону в смысле эротизированной игры иллюстрируется в нашем клиническом материале высоким процентом людей, которые были неженатыми, так как они не хотели раскрывать себя  «глупым и ненужным брачным домогательствам». Эта дискредитация брака содержит гораздо больше, чем просто мнение, которое само по себе совершенно законно. Перверсия с таким поведением в действии стремится обесценить брак, атаковать его символическое значение и правовые нормы, определяющие пару.

Пугающая мания величия и огромное презрение лежат в основе этих взглядов. Смысл брака отметается, как и многие другие обычаи и ритуалы, результаты долговременного исторического и культурного консенсуса, который регулирует всю общественную жизнь. Женатые люди среди них часто выбирают только форму или практические и нормативные выгоды, связанные с рождением ребенка. У одного из нас, например, в терапии была богатая пара, представители элиты общества, чьи проблемы были настолько же многочисленны, как и количество мест их жительства на всех пяти континентах. Помня, что для их ребенка важно иметь постоянный дом, они отметали предложение полностью: “Вы не слишком ли старомодны, доктор?» Они не беспокоились ни о законных правах ребенка, таких как право на стабильность, ни о требованиях, связанных с воспитанием,  и высмеивали это как устаревшую идею, которую мог придумать только глупый терапевт.

Это отрицание различий (во фрейдовском смысле) является лишь одним аспектом перверсивной игры с законом. Перверт нуждается в законе ради вожделения  нарушать и издеваться над ним (Clavreul 1967, Assoun 1992, Chasseguet-smirgel 1980, Dorey 1993). Этот момент имеет решающее значение с точки зрения отношения перверта к обществу в целом. Фактически, он не только играет с символическим законом различий полов и поколений, но и совершенно конкретным образом со всеми гражданскими и уголовными законами, например, с обязательством оплачивать обслуживание, с правилами дорожного движения, с браком, с продолжением рода и даже, собственно, с биологическими законами.

Грандиозная пара

Грандиозное «я» в пограничных случаях можно описать в нашем смысле как признак перверсии. Поскольку оно уже было тщательно описано Кернбергом (1978) и Кохутом (1973), мы не будем подробно останавливаться на этом аспекте; однако следует подчеркнуть, что это проявление было общим у наших пациентов, которые, будь то богатые или бедные, менее одаренные или блистательные, считались более или менее незаурядными личностями. Соответственно, они также идеализировали грандиозный сговор их супружеских отношений и считали, что мы еще не сталкивались с такими  крепкими сплоченными парами, они были уверены, что у нас определенно еще не было на консультации такой пары, как они. Очень серьезные трудности, с которыми они столкнулись, не поколебали этого чувства, а скорее наоборот, способствовали его увеличению.

По образу нарциссической перверсии у индивида, описанного Racamier или Eiguer, грандиозная пара, чтобы поддерживать себя, нуждается в постоянном увеличении их мании величия c незамедлительным эпизодом опасности провала. Мы еще увидим, насколько представление пары о (нарциссическом) темпе утрачивается на момент запроса на терапию, что является решающим для понимания динамики консультируемой пары и для начала лечения.

Наконец, всемогущество и мания величия понимаются из перспективы отношений, в которых пациент смотрит на остальных сверху вниз и думает, что у него есть власть над ними.

Удовольствие от риска 

Мы были удивлены, как часто наши пациенты упоминали значительные риски, которые они предпринимали в жизни, или даже просто по пути к нам на консультацию: “Пара миллиметров меньше на повороте, который я слишком быстро проезжал, и меня бы здесь сегодня утром уже не было”, — сказал нам клиент-мотоциклист вызывающим тоном в начале сессии. Многие перверсивные пациенты проявляют чрезмерное стремление к опасностям, которые связаны с быстрым вождением или опасными видами спорта (парапланеризм, дайвинг или сложный пилотаж), с рисками финансовых спекуляций,  с рискованными инвестициями или даже с сексуальными отношениями (нежелательная беременность, СПИД). Столлер (1984) также был впечатлен этой особенностью, что сформулировал следующее:

«Риск — основа перверсии».

Это безразличие к тому, чтобы быть мертвым или живым, конечно, должно было привлечь наше внимание и привести нас к совершенно различным мыслям. Сначала мы увидели в нем внешнюю форму эротизированной игры с законом (в этом случае закон жизни и смерти). Более того, в этом равнодушии лежит, вероятно, провокация терапевтов, чья идентичность состоит именно в том, чтобы сделать все для сохранения жизни. Если принимать, как мы это делаем, имплицитный вызов эксплицитно, то часто слышатся сомнения в профессиональной компетенции врачей, и даже настоящая ненависть к ним. С помощью перверсивного механизма искажения реальности, перверты делали своих терапевтов ответственными за перенесенные страдания после несчастных случаев, которые были обусловлены их собственной рискованностью.

Наконец, согласно разработанной нами концепции, представленной далее, можно было ожидать еще один признак, в этом безразличии увидеть довербальную новую инсценировку несимволизированного травматического опыта; другими словами, это могло бы быть сообщение типа: «Посмотрите, как мало моя жизнь стоит (стоила).» Как мы увидим, это сообщение часто не просто подростковая провокация, а пропитанная истиной, особенно с учетом желаний их родителей: часто было бы лучше, если бы их дети не родились, даже если они не хотели, чтобы те умерли.

Физическая и аффективная анестезия 

G.Abraham связывает это стремление к риску у первертов с определенной физической неспособностью чувствовать:

«Перверт заявляет, что хочет сильных чувств; он может, несомненно, иметь «нормальную сексуальность», но в таком случае он переживает момент экстаза, когда сталкивается с тем перверсивным кризисом, где он чувствует себя демонизированным. На самом деле, перверт менее чувствителен, даже когда речь не идет о мазохисте, он терпит всё: холод, жару, боль, хирургические операции (иногда даже без анестезии). У него есть фундаментальная низкая чувствительность, которая снаружи представляет собой своего рода преувеличенную чувствительность, которая на самом деле вообще не существует» (Abraham 1992).

Так друг фригидной пациентки сказал нам, что он не чувствовал ничего во всем теле, когда его гладили. Он связал этот тип анестезии с его привычкой интенсивно ездить на мотоцикле в зимние дни так, что его руки неоднократно оказывались примерзшими к рулю его мотоцикла. Ситуация, в которой потребовалось вмешательство со стороны его сотрудников и даже госпитализация(!), чтобы разморозить мотоцикл и снять его оттуда. Это примерзание эпидермиса напомнило нам о патологиях оболочки тела, описанных Д. Анзье (1991). Кстати, ни это повторяющееся поведение, ни последующая неспособность чувствовать, никак не насторожили пациента; он, казалось, скорее гордился этим.

Эта телесная анестезия остается очень озадачивающей. Было ли это в свою очередь результатом инфантильной травмы и, возможно, способом понять себя, защитить себя от чрезмерного возбуждения? Мы вернемся к этой гипотезе в главе о психосоматических расстройствах.

В аспекте парных отношений мы часто определяли соответствующую аффективную анестезию, в которой каждый партнер оказывается столь же нечувствительным к страданиям другого, как и к своим собственным. Мы увидим, что эти эмоциональные реакции (по правде) не полностью утеряны: их судьба перекладывается на других.  Это представление мы получили прежде всего при исследовании коммуникации между партнерами перверсивных пар.