Перевод статьи Дж. МакДугалл «Первосцена и сексуальные перверсии» (1972 г). Источник: McDougall, J. (1972). Primal Scene and Sexual Perversion. Int. J. Psycho-Anal., 53:371-384.

Перевод Евграшина М.В.

Прежде чем обсуждать бессознательное значение сексуальной перверсии и возможных ее элементов, которые могут называться «перверсивной структурой», я хотела бы обозначить клинический концепт такой структуры как противопоставление невротической или психотической. Это представляет некоторую сложность, так как перверсивная организация не обязательно будет происходить «из» или определяться в терминах случаев поведения сексуальных отклонений. Сексуальные отклонения случаются у людей с отличающейся психической структурой и такой же сексуальный акт может иметь абсолютно другое значение и функцию в зависимости от личности. Нельзя сказать, что такая структура включает людей, чьи сексуальные отношения или мастурбация регулярно сопровождаются тем, что может быть названо перверсивной фантазией, так как это абсолютно не специфично и может расцениваться многими, как прерогатива невротика. Напротив, индивидуум, чья сексуальная жизнь выражается в основном через манифест и организованную перверсию обычно отображает очень обедненную фантазийную жизнь. Это может означать, что его внутренний объектный мир позволяет ему воображать сексуальные отношения исключительно с одной точки зрения (Sachs, 1923). В дополнение, его Эго-структура такова, что он обычно чувствует необходимость немедленно воплотить в жизнь то, что он себе представляет. В целом, он имеет небольшую эротическую свободу в действии или фантазии. Мы также не можем включить в категорию стабильной перверсивной организации ни таких пациентов, часто с истерической структурой, которые были вовлечены в случайные гомосексуальные приключения, ни обсессивных анализантов, которые заявляют о перверсивных эпизодах, таких как фетишизм или анальные эротические эксперименты. Все это имеет качественную разницу значения и функции. Эротическое выражение сексуального отклонения является неотъемлемой чертой его психической стабильности, и большая часть его жизни сконцентрирована на этом. Похожее качественное различие нужно сделать для людей, чье Эго и объектные отношения в основном психотические. Такие индивиды иногда ищут гомосексуальные или другие перверсивные отношения в попытке избежать тревоги психотического происхождения или найти какое-то ограничение через этот эротический контакт. Эти факторы тоже могут хорошо подходить к перверсивным отношениям, но они не являются лидирующими элементами.

В конце концов, это не просто определить, что является и что не является перверсией. И, даже, легче определить, что мы подразумеваем под перверсией, чем что мы имеем в виду под первертом. Фрейд ранее обращал внимание на факт, что мы все перверты в глубине души, где спрятаны перверсивно-полиморфные детские части нас. Из этого следует, что действия, которые обычно считаются перверсивными — вуайеризм, фетишизм, эксгибиционизм, интерес ко всему разнообразию возможных эротических зон —  могут формировать часть опыта нормальных любовных отношений. Один фактор, который может характеризовать перверта с этой точки зрения — это то, что у него нет выбора. Его сексуальность полностью компульсивна. Это не его выбор быть перверсивным, и нельзя сказать, что он выбирает форму своей перверсии, не больше чем обсессивный человек выбирает свои навязчивости, или истерический — его головные боли и фобии. Компульсивный элемент отклоняющейся сексуальности также оставляет свой отпечаток на объектных отношениях, сексуальный объект призывается, чтобы выполнить ограниченную четкую и строго контролирующую роль, даже анонимную. Роль партнера часто преуменьшается к частичному объекту, тем не менее, высоко инвестированному и выполняющего магическую функцию. Это может быть также применено к множеству отношений ординарной любви, где в иллюзии нет недостатка. Кроме того, если мы согласны, что психотик часто ищет эротический контакт, как защиту против тревоги, или как опору для его Эго, тогда мы должны добавить, что обычная генитальная гетеросексуальность также содержит важные элементы нарциссического расширения и значительного убеждения против трудностей существования. Существует фантазия самокомпенсации и всемогущества каждой физической близости. Тем не менее, это не исключительный или доминирующий фактор в большинстве случаев. Важны не только сексуальные аспекты взаимоотношений, но и сексуальные взаимоотношения сами по себе играют другую динамическую роль в либидинальной экономике, которая обнаруживается в перверсии или психотической структуре личности.

Не будет никакого упоминания в этой работе об особенности перверсивного характера или других структурах с выраженными подавленными импульсами, которые сравнимы с перверсиями (таких как зависимости или преступность); все эти клинические категории имеют что-то общее с сексуальным отклонением и могут быть другими методами решения таких же базовых бессознательных конфликтов, но в них не достает специфического качества сознательной эротизации защит. Цель этой работы — рассмотреть определенные характерные элементы структуры, которая поддерживается через явную и относительно устойчивую сексуальную перверсию. В частности, внимание будет направлено на отношение перверта, и его действие, к первосцене (этот термин взят для обозначения детского тотального запаса бессознательного знания и персональной мифологии, касающейся человеческих сексуальных отношений, особенно его родителей).

ОСНОВАНИЕ ДЛЯ ЭТОГО ИССЛЕДОВАНИЯ

Я впервые начала интересоваться бессознательным значением сформированной сексуальной перверсии благодаря одному из тех совпадений, которое происходит во всех аналитических практиках: три гомосексуальные женщины проходили у меня анализ в течении одного периода времени. До того, как эти длительные анализы были завершены, у меня было еще два случая. Не смотря на их важные индивидуальные различия, эти женщины показывали поразительную схожесть. Их жестокость и осложненная борьба с ней были так же очевидны, как и неимоверная хрупкость их Эго, которая выражалась в эпизодах деперсонализации, странных телесных состояниях и так далее. Такие эпизоды происходили чаще, когда отношение к женскому сексуальному партнеру испытывалось, как угрожающее. Одна пациентка, например, когда узнала, что ее любовница должна была внезапно оставить ее на три дня, сказала: «Я чувствовала, что комната вращается вокруг меня, когда я читала ее записку; я не могла понять, где я была, и билась головой об стенку, пока я не пришла в себя». В похожей ситуации эта пациентка погасила горящий сигаретный окурок о свою руку, чтобы покончить с чувством потери границ своего тела. В своем жестоком акте она выразила не только свою симбиотическую зависимость от своей подруги, а также ярость и ужас, которые были спровоцированы в ней сепарацией. Эти анализантки показывали схожие интенсивные реакции к мужчинам, но преследовательского характера. Одна всегда носила складной нож, другая прятала в своей сумке большой кухонный нож. Обе утверждали, что они защищают себя от нападений таксистов и т.д. Все эти пациентки переживали периоды интенсивной депрессии, связанные или с неудачами в их любовных отношениях, или в работе. (Все они были вовлечены в профессиональную или творческую работу, и ни у кого не было успеха. Иногда это было причиной поиска аналитической помощи. Никто из них не пришел по причине гомосексуальности.)

В этих клинических картинах, характеризующихся смешением невротических и психотических проявлений, я пришла к выводу, что сексуальные любовные отношения этих анализанток часто были безумным экраном, где партнер должен был вести себя как защитная стена от опасности депрессивных переживаний или потери идентичности; а также как волшебный щит, против вымышленных атак со стороны мужчин. Высокоамбивалентные отношения сами по себе также постоянно были под угрозой. Кроме этих схожестей в структуре Эго и в защитных механизмах, которые использовались для рискованного равновесия, эти пациентки показывали другие невероятные общие черты в том, как они рассказывали о своих родителях. Они все могли бы быть детьми из одной семьи, по крайней мере в ранние годы анализа. Без исключения мать описывалась в идеализированных терминах (ненависть привязанности к этому образу очень сильно проецировалась на отца), она обладала редким физическим или психологическим качеством, или другими почитаемыми талантами и была источником безопасности вплоть до взрослости. Сильная и доминирующая фигура, она, тем не менее, считалась сущностью женственности — женственности, в чувстве которого дочерям было отказано. Отец наоборот, если не полностью отсутствующий, в аналитическом дискурсе был представлен как пассивный или насильственный, необразованный или чрезмерно интеллектуальный и отвлеченный, шумный, жестокий и так далее, или опороченный во многих вариантах. Таким образом складывалась постоянная картина отца, который потерпел неудачу в осуществлении его отцовской функции и мать, которая перевыполнила свою. Я была поражена этим любопытным расщеплением на хорошие и плохие качества вдоль линии сексуального разграничения и пыталась рассортировать мои впечатления относительного внутреннего фантазийного мира и его отношения ко внешнему сексуальному объекту, и таким образом сложились определенные теоретические идеи, касающиеся роли гомосексуальности в поддержании психического равновесия и Эго-идентичности (McDougall, 1964, 1970). Я хотела бы привести цитату заключительных замечаний к одной работе, так как они имеют отношение к образованию перверсий в целом:

«Когда женщина строит свою жизнь вокруг гомосексуальных отношений, она бессознательно стремится сохранить интимную тесную связь с отцовским имаго или интернализированным фаллосом, сам отец декатектирован, как либидинальный объект, которым она символически обладает через идентификацию. В то же время она достигает явной отчужденности от материнского объекта, сознательно идеализированного, но представленного бессознательно как угрожающего, вторгающегося и все запрещающего. Идеализированные аспекты материнского имаго теперь ищутся в женском партнере… С формированием ее патологичной идентификации с отцом юная девушка может более не бояться возвращения к слитым отношениям с матерью, которые приводят к психической смерти. Действительно, теперь она может поверить, что она содержит все, что всецело присуще ее матери. Бессознательно она берет на себя роль материнского фаллоса — но этот фаллос с анальным качеством, которым только мать может управлять и контролировать. Поглощающая любовь к матери и фаллическая привязанность к ней в детстве сопровождается бессознательными желаниями ее смерти с целью приобретения права отделяться от нее. В этот решающий момент, когда девушка решает оставить мать ради женщины, которая станет ее любовницей, она символически кастрирует мать от ее фаллоса-ребенка. Этот момент интенсивного триумфа. Именно другой женщине она теперь будет предлагать себя, как воплощение всего того, что она символически забрала и что, как она верит, необходимо для наполнения или восстановления партнера…

Мы могли бы подвести итоги психической экономики женской гомосексуальности как следующее: попытка сохранить нарциссическое равновесие в условиях постоянной необходимости избегать опасных симбиотических отношений, которых требует материнское имаго, через сохранение бессознательной идентификации с отцом, это является важным элементом в хрупкой структуре. Как бы дорого это не было, эта идентификация помогает защитить индивид от депрессии или от психотических состояний диссоциации, и таким образом способствует сохранению целостности Эго» (McDougall, 1970).

После этой публикации я стала интересоваться тем, что мужская гомосексуальность пациентов показывает во многом схожие базовые структурные особенности, как и женская гомосексуальность, особенно в отношении паттернов имаго и аффективного расщепления объектов в соответствии с их полом; но где гомосексуальная женщина стремится восстановить ее собственную женственность от ее идеализированного женского партнера, гомосексуальный мужчина стремится к идеализированному пенису другого мужчины; опасные деструктивные аспекты родителя того же пола проецируются в каждом случае на противоположный пол. Гомосексуалы обоих полов бессознательно стремятся защититься от примитивных «оральных» или «анальных» материнских прегинитальных фаз и оба отчаянно пытаются сохранить некоторую форму «фаллического барьера» — или через идентификацию (в случае девочки) или через выбор объекта (в случае мальчика) в какой-то внутренней или внешней репрезентации символизирующей отца. Между тем реальный отец неизменно сохраняется беспомощным или считается отсутствующим.

Специфика этой неуравновешенной эдипальной организации и бессознательной структуры личности, к которой он приводит, получили дальнейшее подтверждение в исследовании двух фетишистов и в обсуждении подобных случаев с коллегами. Я стала лучше понимать садистические фантазийные атаки на обоих родителей, особенно на идеализированную мать, и по-прежнему захваченного судьбой имаго отца и роли символического фаллоса в структурировании личности. Эти размышления содержатся в статье, опубликованной в 1968 году, касательно случая фетишиста, который для достижения оргастического удовольствия носил ритуальные одежды и бил себя по ягодицам; в более зрелые годы у него была  женщина — сексуальный партнер, которую он одевал в символическую одежду и хлестал ее (как во многих сексуальных отклонениях, характер эротической связи между партнерами, был более высоко нагруженный, чем роль играемая в партнерстве). Профессиональная жизнь этого анализанта была отмечена теми же трудностями, как и его сексуальная жизнь – она могла осуществляться только с тревогой и с некоторыми ухищрениями и внешними атрибутами. Анализ также ясно показал, что отклоняющая сексуальность может служить маниакальной защитой от депрессивной вины, фактор, который я верю, может присутствовать во всех истинных перверсивных структурах. Эта работа, озаглавленная «анонимный наблюдатель» заключает следующее:

«Фантазии, которые направлены на фаллическую кастрацию отцовского имаго скрывают фантазию о кастрации кормящей матери. Если первое желание, можно сказать, угрожает кастрацией самому человеку, то второе продуцирует тревогу, связанную с депрессией, страхом психической дезинтеграции и смерти.

Эти агрессивно кастрирующие желания с сопровождающими их тревогами, держатся под контролем через компульсивное сексуальное поведение, которое берет на себя характеристики постановки или игры с ригидными пра